С большим трудом охотникам удалось пробраться сквозь толпу к «Метрополю». Здесь было немного свободнее. Папиросницы от Моссельпрома лениво торговали «Винстоном» и «Мальборо», мальчишки-газетчики вразнобой выкрикивали нечто невнятное. В их устах это звучало как «Высочайший манифест Коммунистической партии» и преподносилось в качестве свежей сенсации, но ни ветераны, ни, тем более, папиросницы газет не покупали.
Нюшок шумно втягивал ноздрями воздух и рвался вперед, но на Лубянской площади вдруг замедлил бег. Казалось, им овладело сомнение. Он направился было к Политехническому музею, но на полпути стал забирать влево, пересек, увлекая за собой охотников, оживленный транспортный поток, а затем в задумчивости остановился у странноватого сооружения в центре площади, словно хотел его рассмотреть получше. Ольга и граф тоже с любопытством глядели на удивительный монумент. Москвичи разных эпох долго спорили, что должно стоять на Лубянской площади: бывший здесь некогда водоразборный фонтан или сменивший его памятник главному часовому революции, также впоследствии снесенный? Победил компромисс. В центре Лубянки теперь возвышался фонтан «Феликс Эдмундович, оплакивающий героев революции». Нюшок обошел парапет по кругу, лизнул воду и, наконец, решительно углубился в сужающееся горло Большой Лубянки.
– Кажется, верный след! – обрадовался Джек Милдэм.
– Верный, но слабый, – заметил Христофор. – Видимо, наши бутылки далеко отсюда...
– Ну, как далеко... миля – две? На каком расстоянии нюшок чует запах?
– За триста километров, – сказал Христофор.
– Уау!
– Может быть, ему мешают посторонние запахи... – сказала Ольга.
Она, казалось, сама принюхивалась, заглядывая в каждый переулок и каждую подворотню, прислушивалась к звукам, доносящимся из-за каждой двери и даже внимательно прочла золотую надпись на мемориальной доске: "Здесь в помещении клуба Госплана на митинге-концерте сотрудников ВЧК – сегодня и ежедневно – Ильич! ". Из приоткрытого окна слышался зажигательный аккомпанемент, и мягкий картавый голос исполнял одесские куплеты.
– Может, хоть в гастроном зайдем? – робко спросил Джек Милдэм, утративший надежду на скорую поимку ифрита и на обед, который должен за этим последовать.
Гастроном, о котором он говорил, известнейший в Москве продовольственный магазин, находился совсем рядом, на подворье князя Пожарского. У дверей его толпились вооруженные люди, громко ругавшие поляков за то, что те вечно лезут без очереди. Несмотря на протесты, поляки, видимо, отоварились-таки дефицитом, потому что вышли на улицу с тяжелыми сумками в руках. Вместе с ними вышел представительный бородач в крестьянском армяке.
– Дзенкуе, пан Сусанин! – сказал, обращаясь к нему, один из поляков. – Тэраз хцен бы пуйшчь до Дзецкого Миру, а по за тым – до ЦУМу...
– А может, уже к царю? – устало спросил крестьянин.
– Не тшеба! – дружно замотали головами поляки.
– Ну, черт с вами, – вздохнул бородач, – пошли в «Детский Мир»...
– Так как насчет гастронома? – снова спросил граф. – Зайдем? Там, наверняка, буфет...
– Некогда, – сказала Ольга.
– Ну хоть по булочке купим! – настаивал Джек. – Я зверски хочу есть!
– Не до того сейчас, – досадливо поморщилась княжна. – Потом как-нибудь...
– Когда – потом?! – неожиданно взорвался граф. – Через триста километров?! А может вообще дадим обет ничего не есть, пока не найдем последнего ифрита? Сколько можно гоняться без сна и отдыха за этими дурацкими бутылками! Я граф, между прочим! У меня графство на кого попало брошено! Мои вассалы уже черт знает сколько ждут своего сюзерена с обещанной невестой. А сюзерен, тем временем, как хвост собачий, болтается на привязи, носится за каким-то пуделем... Не желаю! Меня другие запахи привлекают! Я есть хочу и не собираюсь ждать до лучших времен... И не смотрите на меня такими глазами, вы оба! Я вам не нюшок!
– Вот именно, – зло сказала Ольга. – Нюшок хоть пользу приносит... А ты... Впрочем, можешь идти в гастроном, в ресторан, или вообще возвращаться к своим вассалам. Дай сюда поводок!
– Что?! – Джек Милдэм не хотел верить ушам. – Тебе этот пудель дороже графа Бруклина?!
– Без графства я как-нибудь обойдусь, – ответила Ольга, – а без нюшка – нет.
– Ах, без нюшка! – взвыл граф. – А может еще без этого жулика?
Он ткнул пальцем в Христофора.
Тот до сих пор тихо стоял в сторонке, наблюдая за развитием непредвиденной ссоры с ангельским выражением лица и дьявольским интересом.
– Да, – сказала Ольга. – Он мне тоже необходим.
– Ага! – бушевал Джек Милдэм. – Я давно замечаю, что вы с ним спелись!
Христофор шагнул вперед.
– Вот что, граф, – озабоченно сказал он. – Ты это брось. Хороший парень, а с голодухи несешь что попало. Потом жалеть будешь...
Вместо ответа Джек размахнулся и нанес удар, который мог бы стать сокрушительным, если бы Христофор не увернулся с неожиданной ловкостью. Тяжелый кулак графа Бруклина вспорол пространство над головой Гонзо и врезался в стену. Осколки гранитной облицовки брызнули во все стороны. Джек завертелся на месте, наматывая на себя поводок, приседая и складываясь пополам, будто хотел спрятать ушибленный кулак от посторонних глаз.
– Вот. Теперь танцуешь... – незлобиво сказал Христофор. – И дом повредил. А ведь тут, на Лубянке, в каждом доме – чекисты. Они тебе такие танцы устроят! – Он усмехнулся и пропел:
– "Знаешь ли ты, как танцуют чекисты?
Это не твист, это круче, чем твист! "
– Да я ж тебя сейчас... – проревел граф.