– Чертовщина какая-то, – пробормотал Гонзо.
– Он что их, по дороге прикупал? – спросил граф, обращаясь к телевизору.
– Но и это еще не все! – надрывался Белый. – Сегодня! Мы! Впервые!!! Представляем вам живой талисман нашей программы – Стешу! Вот она!
На экране возникло шарообразное существо, сплошь покрытое длинной белой шерстью. Оно, вероятно, и в самом деле было живым, потому что непрерывно шевелилось и злобно ворчало.
Неожиданно за спинами охотников раздалась лихорадочная возня. Они вскочили, роняя стулья, но это был не ифрит. Просто нюшок, скрывавшийся под кроватью от горничных и спавший там целыми сутками, неожиданно решил выйти на свет божий. На него зашипели и снова вернулись к телевизору.
– Стеша тоже завезена к нам из Параллелья впервые, – гордо вещал Сергей Белый. – Это самая настоящая самочка самого настоящего... Миражинского нюшка!
Точно молния сверкнула вдруг в головах Ольги и Христофора! Они одновременно повернулись друг к другу, потом одновременно – к нюшку, а после этого, уже совершенно синхронно, плюнули с досады.
– Смотрите-ка! – сказал Джек. – У них тоже нюшок! Ну и дела!
Ольга быстро протянула руку и выключила телевизор.
– Идемте куда-нибудь отсюда, – сказала она больным голосом. – А то я сейчас все здесь разнесу...
На улице граф попытался взять ее под руку, но она вырвалась и посмотрела на него такими злыми глазами, что он сразу отстал.
– Может быть мне кто-нибудь все-таки объяснит, что произошло? – обиделся Джек. – Какого черта? Мы всю неделю мечтали увидеть наши бутылки, а когда увидели...
– Это не наши бутылки, – сказал Христофор.
– Как не наши? А чьи?
– Не знаю. Скорее всего, это настоящий коньяк «Наполеон», привезенный из Параллелья. Мало ли межмирников шныряет туда-сюда? Могли завезти...
– А почему ж мы думали, что это наши бутылки? Почему сразу не усомнились? – продолжал допытываться проницательный граф.
– Потому что нюшок привел нас в Останкино, – терпеливо пояснил Гонзо.
– Точно, привел, – согласился граф и, подумав, как следует, прибавил: – Ну?
– Вот тебе и ну! – огрызнулся Христофор. – Не к бутылкам он нас вел!
– Как, не к бутылкам? – Джек был страшно заинтригован. – А к чему ж тогда?
Христофор тяжело вздохнул.
– Напрягите-ка память граф. Помните, я рассказывал, как вытащил ящик с бутылками со «Старца Елизария»? Наверняка, помните. Даже такой... вельможа, как вы, не мог бы забыть этого занятного рассказа.
– Ну, – кивнул граф. – И что дальше?
– А дальше – я обрызгал ящик фиксатором, чтобы получить его копию – одну, вторую, третью – в общем, продал я целый штабель. Правда, это была одна видимость. Вы еще помните, как действует фиксатор? Ведь с его помощью мы обвели вокруг пальца ифрита в «Н-ске-2000»! Помните – фальшивые ящики с надписью «Полиноид»?
– Да что ты пристал? – не вытерпел граф. – Все я помню! Но при чем тут наш нюшок?
– Фиксатор – это вещество, которое вырабатывает самка Миражинского нюшка. С его помощью она спасается от хищников – заставляет их подкрадываться к бесплотному фантому, а сама тем временем удирает. Самцы нюшков, наоборот, именно по этим следам отыскивают своих самок. Они чувствуют этот запах чуть не за сотню миль, понимаете?
– Э-э... – неопределенно протянул граф. – Ну?
– Бутылки пахнут самкой. Мы покупаем самца, и он приводит нас к бутылкам. Что непонятно?
– А почему же он здесь-то, в Москве, не привел? – дотошно выпытывал граф.
– Да потому что самку он почуял! – заорал Гонзо. – Настоящую сучку, а не следы какого-то там фиксатора, понятно тебе?
– А! – прозрел Джек Милдем. – Самку! Они ведь самку по телевизору показывали! Ну точно! Я же сразу сказал: смотрите, у них тоже нюшок! Правильно? И вот что я вам скажу: наших бутылок вообще никогда в Останкино не было! Теперь ясно?
– Вот теперь ясно, – сказал Христофор. – Спасибо за науку, граф.
Джек хотел поделиться еще какими-то соображениями, но Гонзо только отмахнулся от него, нагоняя княжну.
– Оля, не расстраивайся. – тихо сказал он. – Не все еще потеряно...
Он тронул ее за рукав. Княжна дернула плечом и хмуро на него посмотрела. Но в ее глазах уже не было злобы, в них стояли слезы. Ольга сердито вытирала их тыльной стороной ладони, а слезы все текли и текли. Тогда она отвернулась.
Христофор искал слова, которые могли бы утешить ее, но что он мог сказать? Снова звать с собой в Ялту девятьсот третьего года? В Ливадийский дворец, к морским купаниям и экологически чистой пище? Но это означало, что княжне придется отказаться от погони за ифритами. Страшно было подумать – сказать такое Ольге. А что еще он мог предложить? Промучавшись с минуту, он сказал совсем другое:
– Ты помнишь, как нюшок заметался тогда, на Лубянке, когда мы шли по следу? Что-то ему явно мешало. Может быть, там есть и второй след. Нужно попробовать...
Ольга кивнула. Она не смотрела на Христофора, но положила свою мокрую ладонь на его руку.
– Оля! – едва слышно произнес Христофор. И не мог прибавить больше ни слова.
Длинные ресницы с капельками слез, дрожа, поднялись – княжна посмотрела на него. Губы ее шевельнулись – она была готова сказать ему что-то очень важное...
Но рядом уже стоял граф.
– А теперь вы мне объясните, – грозно заговорил он, – наши-то бутылки – где?!
– Нет, я не могу больше! – Ольга вдруг оттолкнула его и побежала.
Христофор бросился за ней.
– Оля, что с тобой? – кричал он. – Подожди!
Но она уже скрылась за углом. Добежав до поворота, Гонзо заметался, как нюшок на Лубянке. Ольги нигде не было видно. Она могла свернуть и налево, во двор, и направо – в чахлый садик, а то и вообще добежать до следующего угла... Он заглянул в садик, но обнаружил лишь стаю непуганых воробьев, деловито скачущих по голой земле, да кошку, старательно показывающую воробьям, что греется на солнышке. Тогда он перешел через улицу, нырнул в темную, запашистую подворотню и оказался во дворе какого-то не то склада, не то мастерской. Ольги тут тоже не было. Гонзо повернулся было, чтобы уйти, но вдруг застыл, раскрыв рот, и долго стоял, не шевелясь, пока не убедился что перед ним не мираж. Посреди дворика, между кучей металлолома и тремя поддонами кирпича, возвышался похожий на старую трансформаторную будку... межмирник «Леонид Кудрявцев».