Незаменимый вор - Страница 96

Бочарик толкнул Христофора локтем в бок.

– Она еще и разговаривает! – ошеломленно прошептал режиссер.

По длинным останкинским коридорам, некоторые из которых были даже подземными, вновь образованная съемочная группа перешла в павильон, где обычно происходили съемки передачи «Д. С. П. – студия». По дороге Бочарик рассказывал Ольге забавные случаи из своей режиссерской практики.

– Как-то заказали мне ролик о новом средстве для мытья посуды. По правде говоря, я рекламой занимаюсь только если меня очень об этом просят. Большое искусство отнимает все силы, нужно честно сознаться. Какие уж тут тайны, между нами, профессионалами, верно? Публика постоянно требует чего-нибудь бессмертного и каждый раз – новенького. Ей ведь только подавай! Ну и понятно – масса новых проектов, предложений, заявок....

Да, так вот – средство для мытья посуды. Я поначалу хотел вежливо отказаться, то есть взял и сказал, сколько это будет стоить. Без стеснения. Не знаю, как язык повернулся... И вот, можете себе представить? Заказчик соглашается! Ну, делать нечего, стали снимать. Выгородили кухню, поставили плиту, купили новую сковороду и стали жарить на ней котлеты. Пожарили. Берем моющее средство и картинно отмываем сковороду. Какой должен быть следующий кадр? Ежу понятно – сияющая, как новенькая, сковорода. Но она не отмывается! Мы терли ее песком, наждачной бумагой – хоть бы что! Мы извели два флакона рекламируемого средства и флакон нерекламируемого – с тех пор вот уже два года эта закопченная сковорода лежит в реквизите и пахнет одеколоном...

Ольга посмеялась, одобряя рассказ и ободряя рассказчика.

– А как же ролик? – спросила она. – Досняли?

– А куда бы мы делись! – режиссер комично развел руками. – Купили вторую сковороду и досняли. Вот она – цена опыта! С тех пор я не снимаю роликов без предварительно утвержденного сценария. Исключение делаю только для вас. Но это будет стоить... кхм! То есть, я хочу сказать, вы цените?

– Мы ценим... – загадочно улыбнулась Ольга, – и ценим очень высоко...

Бочарик купался и загорал в лучах ее глаз.

– А вот и наша студия! – сказал он, распахивая перед княжной тяжелую дверь. – Жаль, что мы так быстро пришли, а то бы я еще рассказал вам, как продал мясокомбинату рекламный девиз "Свежесть, проверенная временем! "...

В павильоне наблюдалась полная готовность к съемке. На месте были и оператор, и звукооператор, и осветитель, и даже гример, чего никогда не случается в момент начала плановых съемок. Подобную дисциплинированность люди искусства способны проявлять лишь при выполнении «левого» заказа. Ольгу живо усадили на стул, прицепили к платью микрофон-петличку, поставили свет, Бочарик скомандовал «мотор», и съемка началась.

Тут только Христофор спохватился, что не предупредил режиссера об особом характере снимаемого ролика. У него была заготовлена целая речь, объясняющая, почему в тексте ни разу не упоминается полиноид. Дело в том, собирался сказать Гонзо, что в данном ролике используется принципиально новый подход к рекламе. Уникальное Торговое Предложение (термин, знакомый любому мало-мальски грамотному рекламисту) записывается непосредственно на подкорку головного мозга потенциального клиента. Нервные центры и фрейдистские комплексы возбуждаются по методу Илоны Давыдовой, в результате зритель, хотя бы мельком увидевший рекламу, встает с дивана и отправляется покупать полиноид.

Это необходимое, как ему казалось, предисловие к ольгиным заклинаниям Гонзо решил было прошептать Бочарику на ухо, но режиссер приложил палец к губам и показал заказчику кулак. Христофор понял, что опоздал, отошел в тень и присел под щитом с красочной надписью «Вы-очевидец».

Быть очевидцем колдовства ему, как и Джеку Милдэму, приходилось уже не раз, но остальные вряд ли были готовы к такому зрелищу, и это несколько тревожило Христофора. Ольга же, наоборот, не обращала на присутствующих ни малейшего внимания. Она вдохновенно читала заклинания. Собственно, назвать «чтением» то, что происходило в павильоне, мог только человек опытный, специалист, подкованный в колдовских вопросах.

Оператор, прильнувший к своей камере, звукооператор за пультом, осветитель с недоеденным бутербродом во рту и режиссер, восседающий на полотняном раскладном стульчике – все словно окаменели, загипнотизированные волнами мертвенной, потусторонней энергии, зримо разливающейся в студии. Если перед началом съемки Христофора беспокоило, что режиссер не услышит ни одного слова «полиноид», то ближе к концу он стал беспокоиться, что в ролике вообще не будет ни одного членораздельного слова. Звуки, издаваемые Ольгой, можно было сравнить с чем угодно – с воем ветра, шорохом листвы, гулом отдаленной лавины – но только не с человеческой речью. Еще большее впечатление производили ее глаза. На экране монитора Христофор мог видеть этот взгляд – направленный в упор на камеру и предназначенный каждому из возможных зрителей _персонально_. Наваждение все усиливалось, становясь нестерпимым. У прожекторных стоек предательски подгибались ноги. Тонкий провод, идущий от микрофона, дымился, как бикфордов шнур. Оператор, обняв камеру, что-то тихо ей нашептывал. Христофору послышалось нечто вроде «...спаси и помилуй...»

И вдруг все кончилось. Ольга выкрикнула последнее заклинание и замолчала. Ее длинные ресницы опустились, перекрыв поток льющегося из глаз дурмана. Некоторое время в павильоне стояла тишина.

– Ой! – всхлипнул режиссер. – То есть, стоп!

Оператор зашевелился, оторвался от камеры и без голоса прохрипел: