Незаменимый вор - Страница 27

– О болезни его я уж слыхал, – гордо заявил Куратов. – Урядник с утра успел побывать у Григория Александровича и только что привез эту весть. Да я расписал ему, каков будет обед, велел снова ехать и непременно привезти Турицына... Надобно вам, Конрад Карлович, знать нашего урядника. Ради такой закуски он мертвого на ноги поставит! Впрочем, они с Турицыным приятели.

В эту самую минуту уже знакомый нам Прохор, инвалидный солдат, исполнявший обязанности лакея, доложил о приезде обоих приятелей.

Урядник вошел с такой поспешностью, будто боялся опоздать к отходу Ноева Ковчега. Если бы доблестный страж не тащил за собой под руку Григория Александровича, так, пожалуй, вбежал бы бегом. Турицын же, напротив, в каком-то подобии сна лишь косвенно переставлял ноги и почти въехал в столовую на уряднике. Здесь неразлучная пара, наконец, распалась: урядник без лишних разговоров проследовал к закускам, а Турицын был принят в объятия хозяином.

– Душа моя, Григорий Александрович! – Куратов троекратно расцеловал гостя, словно не виделся с ним Бог знает сколько времени. – Скажите же, как ваше драгоценное здоровье? Все прошло, не правда ли?

– Правда... ли, – глаза Григория Александровича блуждали. Казалось, он не узнавал ни хозяина, ни места, куда его привезли. – Здоровье... да. Прошло.

– И слава Богу! – заключил хозяин. – А то мы уж испугались...

– Кого испугались? – Турицын вдруг встревожился.

– За вас, за вас, почтеннейший! Ну да вам-то бояться нечего, – поспешно добавил Куратов. – Поверьте моему опыту: один бокал вина – и все совершенно пройдет! Вот и доктор советует...

«Я советую?» – удивился Михельсон, но ничего не сказал.

– Господа, прошу к столу! Конрад Карлович! Петр Силыч! Где же он?

Хозяин и не заметил, как Бочаров, вытянувшись в черную дымную струю, мгновенно перетек через всю комнату к своему месту за столом. Он поместился напротив урядника, который успел-таки сесть еще раньше.

Бутылка шампанского, обернув себя салфеткой, выстрелив в потолок пробкой, вспорхнула над столом, чтобы наполнить бокалы. Никто не обращал на нее внимания.

Григорий Александрович Турицын долго невидящим взором глядел через стол на Михельсона. Затем некое подобие мысли или воспоминания промелькнуло в его глазах.

– А! Здравствуйте, Конрад Карлович, – произнес он печально.

– Мое почтение, – ответил Михельсон, несколько удивленный запоздалым приветствием. – Как чувствуете себя?

– Значит, вы все-таки поехали туда... – не отвечая на вопрос, продолжал Турицын. – А ведь клялись мне, что и ногою не ступите в лес...

При слове «Лес» свечи в канделябре, стоявшем на столе, вдруг вспыхнули бенгальским огнем и ярко осветили лицо Турицына, хотя в комнате и без того было светло. Никто, казалось, не заметил этого, только Петр Силыч Бочаров придвинулся ближе и устремил на говорившего пронзительный взгляд.

– В лес? – переспросил он. – В какой это лес?

– Ну раз уж вы сами завели об этом разговор, – обрадовался Куратов, – значит, судьба. Господа! – он поднял бокал. – Я юлить не умею и скажу вам прямо: мы здесь нарочно собрались, чтобы мирно, как подобает добрым соседям, разобрать сей недостойный предмет, под коим я разумею ваш злосчастный Легостаевский лес...

– Ради Бога, не надо! – Григорий Александрович так замахал руками, что едва не перебил всей поставленной перед ним посуды. – Я слышать о нем не могу больше! Пускай его забирает, кто хочет. Только вряд ли найдется охотник владеть этим дьявольским местом, кроме одного черта!

– Кхм! Однако... – Куратов смущенно покосился на Петра Силыча, но тот слушал Турицына в полном умилении. Трубка его, высунувшись до половины из жилетного кармана, и приняв позу, какую принимает кобра во время охоты, тоже слушала очень внимательно.

– Отчего же вы так скоро переменили свое мнение? – спросил, обращаясь к Турицыну, Конрад Карлович. – Вероятно, что-то произошло этой ночью?

В глазах Григория Александровича отразился затаенный ужас.

– Нет. Ничего, – глухо сказал он. Право, все вздор...

– Что-то, связанное с лесом? – безжалостно допытывался Михельсон.

– Не говорил ли я вам, господа! – воскликнул Петр Силыч. – Там определенно водится нечистая сила. Напрасно вы мне не верили. О! Чудеса натуры неисчерпаемы!

– По правде говоря, не верю я в эти чудеса.. – пробормотал Куратов, пытаясь поймать порхающий графин рыболовным сачком. – А вот что по этому поводу говорит наука? – он повернулся к Михельсону.

– Я со своей стороны тоже... – начал было Конрад Карлович, но вдруг умолк. В дверях, пристально глядя на него, стояла Малаша.

– ... Впрочем, бывают разные обстоятельства... – произнес он медленно. – Не далее как в пятницу, будучи еще в Хвалынске и обедая у губернатора, я имел удовольствие быть представленным одной даме, о которой говорят, что она правнучка самого доктора Фауста!

– Да что вы говорите! – удивился Савелий Лукич, живо интересовавшийся всякого рода знаменитостями, особенно из числа дам. – Правнучка Фауста – и в нашей губернии? А как ее зовут?

– Мадам Борщаговская. И должен сказать, господа, правнучка вполне достойна своего великого прадеда. Спиритические сеансы, которые дает она по временам в первых европейских столицах, снискали ей славу самой таинственной женщины и самого сильного медиума в Европе. Общение с душами умерших столь же привычно для этой дамы, как для нас разговоры с трактирной прислугою.

– И что же, она хороша собою? – жадно допытывался Куратов.

– И хороша собою, и умна, – ответил Конрад Карлович, положив себе на тарелку ломоть проплывавшей мимо семги. – Лучшие петербургские фамилии наперебой зазывали ее в гости и почитали за честь, если в их доме давала она свой сеанс. И представьте, какое совпадение: именно сегодня будет проезжать она здешним уездом, направляясь к святым местам язычников на Тибете, и даже остановится в местной гостинице.