Незаменимый вор - Страница 25

К оглавлению

– Правильно, – Ольга кивнула.

– Остается только загнать его обратно в бутылку, верно?

– Кстати, а где бутылка? – Джек оторвался на миг от куриной ноги. – Мы ж ее там забыли!

– Бутылка у меня, – успокоила его Ольга, – и пробку я уже приготовила, и печать...

– За чем же остановка? – спросил Гонзо.

– За ифритом. Как заставить его выслушать заклинание?

– Я же говорю – навалиться! Что он сделает со здоровым коллективом?

– Да все, что захочет! Может нас самих загнать в бутылку.

– М-м-да-а... – протянул Гонзо. – Понимаю. Кто быстрее прочтет заклинание...

Ольга покачала головой.

– Ифриты не используют заклинаний. У них свой экспресс-метод. Только я его не знаю.

– Тогда это дело безнадежное!

– Подожди, не все так печально. Ифрит ведь не знает, что это заклинание. И, может быть, будет настроен добродушно.

– А может и не будет! Уж очень он вспыльчив, этот добряк. Расфасовал по бутылям добрый десяток человек и в ус не дует!

– Чтобы узнать как он себя поведет, надо с ним встретиться где-нибудь, в нейтральной обстановке...

– Да какая там нейтральная обстановка! Сидит у себя в берлоге и ждет, когда мимо него какая-нибудь Элли пойдет в Изумрудный город. Со Страшилой Мудрым и этим... – Христофор покосился на графа, – металлическим...

– Ты напрасно приписываешь ему столько коварства. У ифритов ведь нет разума. Они действуют инстинктивно. Я даже думаю, что ифрит не знает...

Ольга не договорила. Раздался вежливый стук в дверь.

– Быстро все вон из-за стола! – прошипел Христофор. – Лишнюю посуду убрать! ... Да-да! – проговорил он громко.

Джек Милдэм отпер дверь и в смятении отступил. На пороге стоял невысокого роста пожилой человек с бульдожьим лицом и отвислыми, как собачьи уши, бакенбардами.

Христофор обернулся к вошедшему и от неожиданности уронил вилку. Он узнал человека из бутыли!

– Позвольте представиться, – сказал вошедший, – помещик здешний, Петр Силыч Бочаров, – он смело шагнул в комнату. – Я было понаведался к Савелию Лукичу, да он еще не поднялся, а матушка, Аграфена Кондратьевна, сказала, что-де приехал доктор из самого Петербурга. Вот я и решил засвидетельствовать... Простите старика, коли помешал! Мы здесь, в деревне, без чинов...

– Покорнейше прошу садиться, – совладав с первым удивлением, сказал Гонзо и, в свою очередь, представился.

– Вот славно, что заглянули к нам, любезнейший Конрад Карлович! – сказал Бочаров, усаживаясь. – И как раз в самую пору! Здесь у нас рай, и воздух очень здоров. Не то что в Петербурге, где, я чай, теперь и пыль, и духота...

Он запустил два пальца в жилетный карман и вынул оттуда курительную трубку длиною в добрый аршин. Из трубки тотчас повалил дым. Бочаров глубоко затянулся, пожевал губами и, исторгнув из ушей сизые облака, продолжал:

– Вот говорят, деревня, глушь. А не в этой ли глуши жили и прародители наши? Не с нее ли начинались все царства земные?

– Совершенно справедливо, – согласился Конрад Карлович.

– Не правда ли? А какая здесь охота! Особенно у меня... – последнее слово Бочаров произнес с особой силой, словно выписал жирным шрифтом, – *у меня, в Легостаевском лесу*. Ей-богу, иной раз выгонят такого зайца, что не знаешь, стрелять или бегом бежать от этакого зверя... Вот вы приезжайте ко мне, мы с вами на рябчиков сходим! Только один не ходите, а то там у меня чудеса завелись...

– Какого же роду чудеса? – спросил Михельсон.

– А такого роду, что никому нет проходу! – Бочаров захохотал, потом вдруг стал суров.

– Тут, в округе, есть такие, – сказал он, понизив голос, – которые хотят у меня лес оспорить. За то им и наказание: как пойдет чужой человек в лес, так его нечистая сила водит. А со мной – ничего. Чует хозяина! – он чиркнул пальцем о стену и зажег от него погасшую было трубку. – Видать, и нечистая сила знает: мой лес!

– Но может быть, о чудесах, это так только... языки чешут? – изо рта у Конрада Карловича вытянулся длинный раздвоенный язык и, не найдя, обо что почесаться, лизнул чаю из чашки.

– Нет, не говорите этого! – возразил Бочаров. – Знаете, я вас, людей науки, ставлю очень высоко... – Конрад Карлович почувствовал, что поднимается вместе с креслом под самый потолок, – ... но и мы здесь, хоть и живем в деревне, а тоже, знаете, не лаптем щи хлебаем! – Бочаров с аппетитом отхлебнул щей и снова обулся.

Конрад Карлович, вытирая спиной потолок, передвинул кресло ближе к окну и велел Маланье заново накрывать стол. Кучера он послал было в кухню за чаем для Петра Силыча, но в эту минуту дверь снова открылась, и в комнату вошел всклокоченный со сна Савелий Лукич. Некоторое время он мутно смотрел на прижатого к потолку Михельсона, затем не без труда произнес:

– Что же это вы, г-господа... одни? Идемте в обеденную залу! Там уж и стол накрыт!

Бочаров немедленно проглотил трубку и заявил, что сыт, но из уважения к Савелию Лукичу готов позавтракать и вдругорядь. Конрад Карлович, кряхтя, тоже изъявил готовность:

– Сию минуту присоединюсь к вам, господа. Вот только завершу... туалет.

– Ну разумеется, доктор! Однако, помните, что мы ждем вас с нетерпением... – Савелий Лукич, а за ним и Бочаров удалились. На минуту в комнате установилась тишина, только под потолком, устраиваясь поудобнее, возился высоко поставленный доктор.

Первой подала голос Ольга:

– Ну и как он тебе? – спросила она Гонзо.

– Довольно бесцеремонный тип, – пропыхтел Христофор. – Только не понимаю, как ему удалось выбраться из бутыли?

– Кому удалось?

– Ну этому... Бочарову. Петру Силычу.

– Ну что ты, Христо! Петр Силыч Бочаров запечатан и по-прежнему содержится в подвале собственного дома. Это совершенно очевидно.